#Ученичество

| #Ученичество. 2024. Вып. 4 | #Apprenticeship. 2024. Issue 4 54 автором методом наблюдений и бесед с информаторами 12–19 лет, фотоснимки и записи текстов граффити. Все материалы собраны в период с 2005 по 2024 гг. Устные полевые материалы собирались главным образом в г. Глазове Удмуртской Республики и г. Севастополе, частично характеризуют традицию Москвы и Санкт- Петербурга. Некоторые материалы были извлечены из фондов Лаборатории этнокультурного краеведения (в тексте – ЛЭК) исторического факультета ГГПИ (ныне –ГИПУ). Это главным образом материалы полевой экспедиции студентов 2006 г. Собранные материалы позволяют охарактеризовать граффити как традицию, в течение последних 25 лет сохраняющую технологические, тематические и функциональные признаки: «Каждый рисовал на стене. Точно знаю, отец рассказывал, как они в школе царапали» (ПМА, 2022, сообщение Артёма Д., 2007 г.р.). С другой стороны, в этих хронологических рамках виден и процесс изменения культуры граффити. Однако в центре данного исследования не изучение граффити самого по себе. Цель состоит в выявлении и характеристике тех особенностей граффити-традиции, которые характеризуют подростково-молодёжное сообщество как взрослеющее. Результаты исследования О некоторых особенностях современных граффити Фольклорно-графическая традиция современного города весьма богата. В техническом смысле слова граффити, безусловно, письменная фольклорная форма. Однако нельзя сказать, что только такой способ фиксации обеспечивает ей «жизнь в памяти» (Б. Н. Путилов). Несмотря на то что информация записана , граффити как жанр и форма постфольклора обладает текучестью, имеет высокую скорость изменения, поскольку «городской фольклор – опять-таки в отличие от фольклора крестьянского – фрагментирован в соответствии с социальным, профессиональным, клановым, даже возрастным расслоением общества, с его распадом на слабо связанные между собой ячейки» [16, с. 11]. Принадлежность к фольклору обусловила анонимность настенной графики. Информация о надписях и рисунках содержится в коллективной памяти молодёжных групп и детства в целом. В значительном количестве случаев слово или знак исполнителем только транслируется. Процесс писания выглядит здесь как актуализация памяти, реализация одного из смыслов бытия: «Граффити – удел молодёжи, так как <...> в более старшем возрасте становится не до этого» [ЛЭК. Ф. 20. ЭЭ-ГГПИ-06. Оп. 1. Д. 3. Л. 20 (Сообщение Беляева Сергея 1984 г.р.)]. Надписи и рисунки анонимны и потому, что являются знаковым воплощением секретности и запретности действия. Такая графика – результат противопоставления себя «блюстителям правосудия», «власти и системе», «охране», она – символ подростковой и молодёжной контркультуры. Культура надписей и рисунков протестна в оценке самих носителей молодёжной традиции. Замечу, что в самом тексте надписи или рисунка слово протест чаще не содержится, для придания «протестного» смысла используется инвективная лексика (рис. 1–2). В случае с развёрнутым текстом протест нередко выражается самим смыслом высказывания (рис. 3).